Звезда над Зурбаганом"Рано или поздно, под старость или в расцвете лет,
Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся,
стараясь понять, откуда прилетел зов.
Тогда, очнувшись среди своего мира,
тягостно спохватясь и дорожа каждым днем,
всматриваемся мы в жизнь, всем существом,
стараясь разглядеть, не начнет ли сбываться Несбывшееся?
Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку,
чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?
Между тем время проходит,
и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося,
толкуя о делах дня".
А. Грин, "Бегущая по волнам"
Се-ва-сто-поль, Зур-ба-ган, Гель-Гью, Лисс…. Песней звучат эти названия для тех, кто влюблен в творчество одного из самых знаменитых русских писателей XX века – Александра Грина. Его причудливые, фанастические города, как уже не раз отмечали в своих работах исследователи творчества Грина – описания любимых писателем крымских приморских городов, и, конечно - нашего родного Севастополя.
Вся жизнь - борьбаТрудна была жизнь писателя. Грин с ранней юности был бунтарем, искателем свободы, человеком с чистым сердцем, пытавшимся проложить свою дорогу в тогдашнем хаосе социально-политической жизни. Еще до написания своих первых произведений, он вступил на революционную стезю. В 1903 году за социалистическую пропаганду он был арестован в Севастополе и заключен в севастопольскую тюрьму. Здание тюрьмы сохранилось по сей день, это дом на площади Восставших, напротив остановки троллейбусов и маршрутных такси. На стене – прикреплена памятная доска с лаконичной надписью. И это – практически единственное свидетельство о том, что в нашем городе бывал писатель Александр Грин. А так хочется, чтобы где-то, на тенистой улочке, убегающей к морю, появился небольшой памятник – фигурка босоногой девчонки Ассоль…
Всенародная любовь и признание у издателей, между тем, пришли к писателю очень поздно. Почему так? После многочисленных предреволюционных приключений и мытарств (нищета, отсидки в тюрьмах Севастополя и Питера, участие в Первой мировой, тиф), а также первых журналистских и литературных опытов Грин в 1922 году при поддержке Горького заканчивает и публикует «Алые паруса». Ленину тогда оставалось жить около двух лет, и у него была вполне реальная возможность — прочесть молодого романтика. Насколько известно, подобного не произошло. Владимир Ильич читал тогда другого романтика и тоже морского волка — Джека Лондона. «Алые паруса» не пришлись бы по вкусу и Ильичу, и другим политическим лидерам того времени - где это видано, чтобы сын знатных и богатых родителей, убежавший из родового замка и ставший капитаном (таких советская власть просто выгоняла из страны, а их замки-поместья национализировала), боготворил дочку пролетария Ассоль, а та согласилась выйти замуж за классового врага? И вообще, что за имена такие чуждые — Лонгрен, Ассоль, Грэй, что за города — Лисс, Зурбаган, Гель-Грю, что за «говорящая летучая рыба» или «тигровая кошка, вестница кораблекрушения»? Ничего советского!
Неудивительно, что Грин, по сути бедствовавший еще с дореволюционных времен, когда его исключили из реального училища (за в общем-то невинные стихи о своем учителе), прозябал в нищете до самой смерти. Даже графа Алексея Толстого, вернувшегося из эмиграции, Сталин обласкал и предоставил цветущую жизнь, ибо это было демонстративно выгодно. А в случае с Грином, чьи романы, по словам Константина Паустовского, были «выражением тоски человека по несбывшемуся чуду», — отнюдь. Его произведения перестали печатать, и семья писателя вынуждена, спасаясь от голода, бросить Феодосию и переехать в поселок Старый Крым, где жизнь была дешевле. Верная подруга - жена Нина Николаевна с матерью выращивали овощи и носили продавать в Симферополь, чтобы хоть как-то прокормиться. А еще они шили береты и меняли их на продукты. Сам неудачник Грин однажды сделал себе лук и пошел в горы стрелять птиц, с надеждой раздобыть свежего мяса…
И даже после того, как Александра Грина в 1932 году похоронили на заброшенном кладбище в Старом Крыму, советская власть в лице местных чиновников с еще большей яростью взялась мстить «чужому» писателю и его близким. Когда Крым оккупировали фашисты, Нина Николаевна, дабы прокормить больную мать и себя, пошла работать корректором в газету-бюллетень «Старый Крым», которая состояла в основном из объявлений. Дело было ей знакомое, поскольку еще в 1921-м она сотрудничала в газете «Петроградское эхо», где, кстати, и познакомилась с Грином. Так вот, после освобождения Крыма, ее работу «оценили» в десять лет ГУЛАГа. Когда «изменница родины» вернулась, то обнаружила могилу мужа разрушенной, а в их домике, первом и последнем собственном жилище (купленном за год до смерти Грина за... кольцо, которое он когда-то подарил ей), размещался теперь... сарай-курятник первого секретаря райкома партии. Еще десять лет пришлось сражаться Нине Николаевне с чиновниками, чтобы вернуть «сарай» в собственность и сделать дом Грина официальным музеем. Лишь в 1966 году с помощью замечательного писателя Константина Паустовского это удалось.
Севастополь и ГринВпервые в Севастополе Грин побывал в 1896 году, будучи матросом грузо-пассажирского судна: «Переход к Севастополю в открытом, без берегов, море при сильном волнении, вид стай дельфинов, несущихся быстрей парохода...- всё действовало упоительно». Второе посещение, в 1903 году, дало писателю мощный толчок для творчества: «Впоследствии некоторые оттенки Севастополя вошли в «мои» города Лисс, Зурбаган, Гель-Гью и Гертон».
Если мы еще раз прочитаем описание Лисса, то наверняка узнаем в нем Севастополь: «Нет более бестолкового и чудесного порта, чем Лисс, кроме, разумеется, Зурбагана. Интернациональный, разноязычный город определенно напоминает бродягу, решившего наконец погрузиться в дебри оседлости. Дома рассажены как попало среди неясных намеков на улицы, но улиц, в прямом смысле слова, не могло быть в Лиссе уже потому, что город возник на обрывках скал и холмов, соединенных лестницами, мостами и винтообразными узенькими тропинками. Все это завалено сплошной густой тропической зеленью, в веерообразной тени которой блестят детские, пламенные глаза женщин. Желтый камень, синяя тень, живописные трещины старых стен; где-нибудь на бугрообразном дворе - огромная лодка, чинимая босоногим, трубку покуривающим нелюдимом; пение вдали и его эхо в овраге; рынок на сваях, под тентами и огромными зонтиками; блеск оружия, яркое платье, аромат цветов и зелени, рождающий глухую тоску, как во сне - о влюбленности и страданиях; гавань - грязная, как молодой трубочист; свитки парусов, их сон и крылатое утро, зеленая вода, скалы, даль океана; ночью - магнетический пожар звезд, лодки со смеющимися голосами - вот Лисс».
Но за это ему пришлось поплатиться двумя годами жизни в севастопольской тюрьме (что также нашло отражение в его рассказах и романах), поскольку он прибыл в Севастополь в качестве пропагандиста партии эсеров. О третьей поездке в Севастополь, в 1923 году, пишет в «Воспоминаниях» жена и верный друг писателя Нина Николаевна Грин: «Веселые поехали в Севастополь... Александр Степанович наслаждался Севастополем не менее меня. Он говорил, красота и своеобразие города вошли в него настолько, что послужили прообразом Зурбагана и Лисса» (это было их «запоздавшее свадебное путешествие»).
Второй раздел посвящен самому известному «гриновскому» городу - Зурбагану, одному из главных «героев» его рассказов 1913-1918 годов, в которых легко узнаваем Севастополь: «Множество тенистых садов, кольцеобразное расположение улиц.., нисходящими каменными лестницами, ведущими под темные арки или на брошенные через улицу мосты, - делали Зурбаган интимным. Я не говорю, конечно, о площадях и рынках... У каменной набережной теснилась плавучая, над раскаленными палубами, заросль мачт; здесь, как гигантские пузыри, хлопали, набирая ветер, огромные паруса, змеились вымпелы...» («Зурбаганский стрелок»).
А где же селение Каперна, где происходит действие бессмертной феерии «Алые паруса» (четвертый раздел)?: «Лисс лежал всего в четырех верстах от Каперны». По всем признакам – это район Карантинной бухты, расположенной между центром Севастополя и раскопками Херсонеса. Откуда название? Наиболее вероятны две посылки: от слова «капер» («благородный» пират, которого Грин настойчиво поминает в рассказе «Корабли в Лиссе» как находящегося невдалеке и контролирующему выход из гавани), или - от евангельского Капернаума. В связи с феерией автор данной работы ставит еще один вопрос: «Ассоль, кто ты?» (пятый раздел) и выдвигает гипотезу, что на этот образ Грина могла натолкнуть поэма А.А. Ахматовой «У самого моря», поскольку ее героиня в тех же местах, то есть, в Севастополе, мечтает о царевиче, вглядываясь в морскую даль: «Верно, царевич уже в дороге, / Морем за мной он сюда приедет...»
Мы еще очень мало знаем творчество Грина. Мы зачастую читали лишь избранные его произведения, бесспорно – прекрасные, и изданные многомиллионными тиражами, но – далеко не полностью отражающие всю многогранность творчества писателя. А Грин – очень интересен и сегодня. Лично мне притягательны и самые ранние его рассказы – написанные в 1906-1907 годах, вскоре после выхода из севастопольской тюрьмы. Ранит сердце рассказ «Случай»… Он – и отражение тех дней, и предчувствие того губительного для России водоворота революции 1917 года… Наверное, Александр Грин, как человек, как писатель – просто опередил свое время. Наверное, он был бы счастлив на день оказаться в нашем времени. На день, не более, восхититься новинкам науки и техники и – вернуться в свои дни. Потому что, несмотря на все достижения прогресса, люди остались прежними, и «Блистающий мир» - по-прежнему – за горизонтом… Грин был верен простой истине: "Душа в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное получить дражайший пятак, легко дать этот пятак. Но когда душа таит зерно пламенного растения-чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя”. Нам надо почаще вспоминать об этом.
Подготовила Ольга Андреева
